История рассказана моим отцом, Ломако Романом Александровичем, родившимся 3 сентября 1938 года рождения, жившим ребенком на территории оккупированной Белоруссии.
Среди сугробов и воронок
В селе, разрушенном дотла,
Стоит, зажмурившись ребёнок –
Последний гражданин села.
Испуганный котёнок белый,
Обломок печки и трубы –
И это всё, что уцелело
От прежней жизни и избы.
Стоит белоголовый Петя
И плачет, как старик без слёз,
Три года прожил он на свете,
А что узнал и перенёс.
При нём избу его спалили,
Угнали маму со двора,
И в наспех вырытой могиле
Лежит убитая сестра.
Самуил Маршак
1941 год. Глубокая осень. Моему папе Роману всего 3 года от роду (1938 г.р.). У него есть три брата: старший Анатолий с 1931 года рождения, Валик с 1937 года и Алик, самый младший, который родился накануне войны, в 40м году. Вместе с сыновьями их мама, Серафима Антоновна. Отец семьи считается без вести пропавшим. Жила семья в Белоруссии, городе Чаусы, Могилевской области. Чаусы стоял на реке Проня.
Перед появлением немцев в городе вначале его бомбили. Бомбили беспощадно, несколько дней. Одна бомба разорвалась недалеко от папиного дома. Попала прямо в Дом пионеров.
Через день, два после бомбежки немцы въехали в город на машинах и мотоциклах. Танков не было. Одна машина остановилась прямо у дома. 15 человек с автоматами зашли в дом, и начали все в нем крушить. Мать с детьми выгнали в сарай.
Дважды моего отца чуть не расстреляли. Первый раз это случилось по детской шалости. Немецкий офицер ехал на машине. Старший брат Анатолий подговорил моего отца, тогда еще трехгодовалого ребенка, бросить камень в машину. Так он и поступил. Вся детвора бросилась врассыпную. А маленький мальчик остался стоять и смотреть, не чувствуя никакой опасности. Офицер немецкой армии вышел из машины, схватил ребенка, и понес к машине, достал из кобуры пистолет. На помощь бросилась мама Серафима, моя бабушка. Она кинулась в колени офицеру, плакала и умоляла отпустить малыша. Немец сжалился. Сильно ударил малыша и бросил на землю. Матери сказал: «Убирайтесь с глаз моих, немедленно». Вся семья скрылась у себя в сарае.
С приходом немцев в городе все были напуганы. Никто не знал, чего ждать от судьбы, от оккупантов. Дня через два оккупации молодой немец тихонько отозвал Серафиму Антоновну за угол и на ломаном русском языке сообщил, что им нужно бежать, потому что завтра их расстреляют.
Вечером собрали маленькую тележку. В тележку смогли собрать только то, что было в сарае. В дом уже не пускали. «Помню, велосипед некуда было спрятать. Засунули под фундамент дома» - вспоминает отец – «...его то и обнаружили после войны целым и невредимым, а дома уже не было». Ночью всей семьей ушли в лес. И потом шли долго от одной деревни к другой. Одежды никакой не было. Рваная рубашонка, да брючки. Одни на все годы скитания. Обуви и вовсе не было. На зиму раздобыли где-то онучи и лапти. В беженцах моя семья пробыла с 1941 по 1944 года. Все эти годы семья ходила по деревням и лесам. Деревни все были разорены. Еды не хватало. Кушать хотелось постоянно. «Что попросим, то давали. 2-3 картошки дадут, да и ладно. Все деревни тогда так жили» - говорит отец, утирая слезы.
Многие белорусские деревни сгорели вместе с жителями. Во многих деревнях и городах жители болели тифом. «Помню, в одной деревне снова чуть не погибли. Немцы окружили всех жителей и беженцев, отобрали молодых девушек 16-17 лет, стариков работоспособных и увезли. Остальных людей согнали в один дом. Заходили в него по нескольку раз в день и расстреливали тех, кто ослаб. «Как-то раз выгнали нас с братьями на поле и приказали надеть на себя тяжелые мешки. Развернули к себе спиной и приказали идти вперед. И так мы шли около 7 километров. Немцы шли позади нас и то смеялись над нами, то били нам в спины прикладами. Поскольку мы были детьми, и ослабленными от недоедания, шли мы медленно. Это их раздражало. И они стреляли нам в ноги очередью, так сказать, поторапливали нас. Однажды при такой очереди они задели аиста, который был неподалеку. Силы наши были на исходе. И мы упали. Тогда немцы сняли с нас мешки, припугнули автоматами и мы отправились назад домой. По дороге подобрали убитого аиста. Потом всеми домочадцами его сварили и съели» - продолжает о своем военном детстве вспоминать отец.
Один год прожили в землянке. Дело шло к зиме. И надо было где-то перезимовать. В деревнях гулял тиф. Бабушка Серафима им переболела. Поэтому бабушка решила, что скитаться больше невозможно, одежды зимней нет. Построили землянку. Всей семьей наносили в нее сена. Землянка не отапливалась. Поэтому всю зиму сено служило «теплой периной и одеялом». Кушали по-прежнему все, что могли найти у природы или попросить у жителей деревни. Животных уже давно никаких не было. Но на картофельных полях целыми днями мальчишками искали норки мышей и разоряли их. В норках можно было найти до 3 маленьких картошек. Крапивой и лебедой питались. Еще искали колосья, наполненные внутри зерном. Чаще конечно колосья были объедены местными жителями, но иногда везло и нашей семье, и можно было по 5 колосков на всю семьи найти. Однажды нашли спрятанный в земле овес. Это было настоящее спасение. На нем продержались довольно долго. И копыта от лошади. Это уже было настоящим пиром. Без своих огородов и своей скотины люди умирали с голода. Младший папин брат умер от голода на руках у мамы. «Потом стал опухать от голода Владик (средний брат). Похоронили и среднего брата...Заболел я. Мать пошла к немцам, неся меня на руках. Попросила у немца помощи. И он дал ей таблетку. Помогло» - говорит отец.
Окрепнув, пошли к родне в деревню Дегтяревку. Немцы как раз уже отступали. По пути попали в бой. «Кругом перестрелка, а мы сидим под домом пережидаем, и вдруг снова тот немец, который нас предупредил первый раз о том, что нас расстреляют, и нам ночью надо уходить. Он то нам и сказал, что «Гитлер капут», а мы удираем» - вспоминает неожиданную встречу с врагом мой отец.
Немцы отступали быстро. Стояло лето 1944 года. Наконец то мы впервые увидели наших солдат. Жители кинулись их обнимать. Но радоваться не пришлось долго. Солдаты торопились гнать врага дальше. В июле 44-го Минск был освобожден. От любимого города белорусов остался Дом правительства, Оперный театр и еще одно здание, не запомнила, какое. Все остальное было полностью разрушено. Дегтяревка была свободна от врага. В ней жили наши родственники. Они то и поселили семью беженцев во вторую половину дома. В доме была только печь. Спали на полу. Но радости не было конца. Наконец-то дом. Свой. Кушать было по-прежнему нечего. Ели перемерзлую картошку, выкапывая из земли, делали оладьи из лебеды, крапивы и коры дерева. В живых остались трое: мой отец, его старший брат Анатолий и бабушка, Серафима Антоновна. Через какое-то время стали запускаться заводы. Вышло постановление – заводам разрешили вести подсобное хозяйство. Заводы начали разводить поросят. Так мой папа стал свинопасом. А потом появились телята. И его старший брат стал пасти коров. Бабушка стала работать и приносить еду домой. Жизнь стала налаживаться. Закончилась война. Закончилось голодное детство. Постоянный страх за свою жизнь и жизнь своих близких. Наступило мирное время.
Максимова Татьяна Романовна
